Устроивший во вторник 11 мая стрельбу в казанской школе 19-летний молодой человек ранее не состоял на учете полиции или социальных служб, сообщила ТАСС уполномоченный по правам ребенка в Татарстане Ирина Волынец. Госпожа Волынец добавила, что семья убийцы считалась благополучной. Не было никаких оснований подозревать, что Ильназ Галявиев совершит что-то страшное.
Семья никаких подозрений не вызывала ни у кого. По месту учебы характеризуют, что он был достаточно уравновешенным, вежливым мальчиком, опрятным, то есть обыкновенный студент,
- говорит Ирина Волынец.
Из других источников известно, что он также не состоял на учете в психиатрическом диспансере. Впрочем, если бы состоял, он никак не мог бы получить лицензию на владение гладкоствольным охотничьим оружием – а он получил ее, по-видимому, без малейших проблем.
Между тем, посты Галявиева в его телеграм-канале и его поведение после задержания свидетельствуют, вроде бы, о том, что он – ненормальный, сумасшедший. По крайней мере, на непрофесиональный взгляд обычного нормального человека. Как же этого до сих пор не замечали психологи и психиатры?
Нет времени, нет полномочий
Профессиональный психолог, психотерапевт Семен Сосницкий отмечает три важных обстоятельства:
- В выдаче справки отказать практически невозможно. Существуют недостатки закона о психпомощи и закона об оружии;
- Излишне либеральные руководящие документы в области психиатрии не позволяют контролировать всех этих "брейвиков" (психотерапевт вспоминает о маньяке, совершившем массовое убийство в Норвегии в 2011 году)
- Сокращение психиатрических коек для «принудников» и социально опасных, а также сокращение соответствующих подразделений МВД не добавляет позитива» - заключает врач.
Позвольте, как же это так, невозможно отказать в справке о вменяемости человеку, который собирается прибрести оружие? Но, как ни странно и ни возмутительно, это так и есть.
Да, для получения лицензии на оружие необходимо встретиться с психологом, причем не любым, а в уполномоченной для выдачи таких документов клинике и получить справку по форме №002-О/у. Однако, даже если оставить в стороне возможности мелкой низовой коррупции, «покупку документов в подземном переходе», не иметь в виду многочисленные сервисы «доставим все необходимые справки завтра» (в Москве справка стоит 4 тысячи рублей, доставка курьером в течение суток, ни с каким психологом встречаться не надо, сайтов такой направленности в интернете множество, найти их можно за пять минут)… Повторюсь, даже если оставить в стороне все эти возможности нарушения закона, то все равно психолог в клинике имеет основания не выдать справку только в том случае, если клиент уже состоит на психиатрическом учете. Если на учете он не состоит – то, конечно, очень честно и ревностно относящийся к своим обязанностям психиатр может отказать в выдаче документа… Создав проблемы на собственную умную голову. Ему же объяснять начальству придется, почему он помешал клинике получить деньги от платежеспособного клиента. А вот для потенциального владельца ружья он создаст проблемы вряд ли – тот просто пойдет в другую клинику.
Объяснить же, почему справку решил не выдавать, психиатру вправду будет очень сложно. Дело в том, что при выдаче справки полноценного обследования гражданина не происходит и происходить не может. На это просто нет времени. В самом лучшем случае психиатр может оценить общую адекватность пришедшего к нему человека: тот понимает, где находится, с кем и зачем разговаривает. Ну, никто и не приходит получать справки, заявляя: «я - Наполеон» или «я собираюсь совершить массовое убийство, потому что возомнил себя богом».
Итак, никакого реального шанса хотя бы остановить будущего убийцу, тем более направить его на лечение у психиатра на выдаче справок нет. А у кого есть?
"Чему нас учит, так сказать, семья и школа?"
Позвольте, но как же школьные психологи? Ведь психологи сегодня, действительно, есть в каждой школе? Что же, они совсем не работают? Нет, они работают. По данным федерального министерства здравоохранения, число детских психологических расстройств за последние пять лет выросло на 20% А количество связанных с этими расстройствами ЧП в школах – на 70%, – сообщает СМИ главный детский психиатр Минздрава России, заместитель гендиректора НЦ психиатрии и наркологии им. Сербского Алексей Макушкин. Понятно, что в выявлении расстройств заслуга школьных психологов достаточно велика – впрочем, как и заслуга неравнодушных к своим детям родителей. Однако нужно понимать, что в реальности психологи в школах обращают внимание на детей, которые часто участвуют в конфликтах со сверстниками и учителями, да еще таких, о которых заранее известно, что в не все благополучно в их семьях. Тихий, незаметный, неконфликтный юноша никаких подозрений не вызывает – а времени на разговор с ним у школьного психолога не больше, чем у психиатра, который подписывает молодому человеку справку для владения оружием.
Добавим к этому, что ни один родитель на свете, конечно, не заинтересован в том, чтобы его ребенка кто-то где-то называл сумасшедшим – а так ведь и случится, если станет известно, что ребенок получил направление в психиатрическую клинику. Даже если ребенок и наблюдается где-то у кого-то (тут еще и проблема самозваных психотерапевтов, а также психологов и психотерапевтов отнюдь не самозваных, но не работающих в системе государственных клиник) школьный психолог об этом, с величайшей вероятностью, не узнает никогда.
То есть дело – в самой организации психологической и психиатрической помощи в современной России.
В современной России психотерапия – это развлечение или лечение (первое не реже, чем второе, в определенных кругах можно говорить «у меня депрессия, у меня биполярное расстройство) для обеспеченных людей. Нет, вопреки распространенному мнению, психиатрия не исключена из системы обязательного медицинского страхования. Дело в другом.
Никакого учета, в том виде как это было в советские годы, в психоневрологических диспансерах уже давно не ведется. Диспансерное наблюдение по месту жительства, как правило, рекомендуется пациенту с тяжелым, стойким, хроническим психическим расстройством,
- сообщает москвичам сайт «Навигатор Мосгорздрав». Иначе говоря: обращение к клиническому психологу, получение направления в психиатрическую клинику – дело сугубо добровольное. Оно ничем не грозит гражданину, который осознал, что, возможно, болен, возможно, представляет опасность сам для себя, не говоря уж о других. Но нет практически никакой легальной возможности начать лечить или хотя бы наблюдать за человеком, который больным себя не осознает.
Осознать свои проблемы, в любом случае, может только взрослый человек. Именно поэтому в России средний возраст, в котором устанавливается диагноз «шизофрения»— 38 лет, - говорил «Коммерсанту» еще в 2019 году главный специалист-психиатр департамента здравоохранения Москвы Георгий Костюк. И здесь картина ужасающа. По словам Костюка, «если в 1992 году число инвалидов с психическими расстройствами составляло 370 человек на 100 тысяч населения, то сейчас, — 720 человек».
Если начать лечить шизофрению вовремя, то человека можно уберечь от инвалидности и даже достичь полного социального восстановления. Но мы встречаемся с пациентом тогда, когда разрушительное действие болезни уже произошло. В итоге парадокс: каждый год в России мы наблюдаем снижение заболеваемости и одновременно растёт число инвалидов с психическими расстройствами.
Что же можно изменить?
Большой медбрат присмотрит за тобой
Давным-давно, в самом начале нынешнего века молодые тогда политологи и политтехнологи, и я в том числе, глядя, как заходится в истерике от ненависти к российскому государству «демшиза» восклицали «где же наша родная карательная психиатрия?!» Нам казалось, что это хорошая, хотя и «черная» шутка – ведь в советском Союзе кое-кто из знаменитых диссидентов побывал на принудительном психиатрическом лечении с диагнозом «вялотекущая шизофрения». Глядя на страшные события в Керчи и в Казани понимаешь – та шутка была вовсе не смешной. Да и шуткой не была. «Карательной» принудительной психиатрической помощи не хватает.
В свое время потенциальная возможность использовать принудительное психиатрическое лечение для расправы с политическими противниками была главным аргументом для того, чтобы развалить существовавшую в СССР систему психиатрической помощи. Отнюдь не идеальную, но работоспособную. Чтобы никаких диссидентов более не держали насильно «в дурке», закрыли сами эти заведения.
Ну, допустим, не все закрыли. Сократили количество коек. Но признать преступника невменяемым теперь можно только после того, как он уже совершил преступление – и в этом случае он вдруг оказывается недоступным для справедливого наказания, так как не осознавал своих действий. Случай няни из Узбекистана Гюльчехры Бабакуловой более чем показателен: зверское убийство ребенка, провозглашение убийства террористическим актом, признание больной, лечение в течении пяти лет – и свобода. Иди, отрезай головы снова?
Сегодня многие, вспоминая этот ужасный случай, страшные преступления, совершенные в Керчи и в Казани, говорят, что, если бы существовала система наблюдения за гражданами, если бы у сотрудников этой системы были полномочия направлять граждан принудительно на психиатрическое обследование и лечение, трагедий, может быть, удавалось бы избежать.
Возможно, это так, однако на сегодня не существует разработанного плана восстановления существовавшей в СССР или создания с нуля новой системы, которая осуществляла бы тотальное психиатрическое наблюдение за гражданами, да еще на стыке медицины и полиции. Никто не может даже в точности сказать, сколько создание такой системы могло бы стоить – разве что есть предположение, что увеличение вдвое числа психиатрических коек (совершенно необходимое) обошлось бы примерно в 60 миллиардов рублей в год. Для сравнения, именно столько должен расходовать в год созданный по указу президента фонд, занятый закупками лекарств для тяжело больных детей.
Однако койки – это важно, но ведь не это главное, главное – именно наблюдение. как и где оно должно осуществляться? Напрашивается предположение, что наблюдать за молодыми людьми нужно не только и, может быть, не столько в реальной жизни, сколько в социальных сетях. То есть пишет очередной галявиев, что собирается всех убить – социальная сеть автоматически сообщает о рискованной публикации в правоохранительные органы, юношу под белы ручки препровождают в диспансер на серьезное обследование.
Технически такое решение, наверное, возможно. Политически, чтобы оно состоялось, необходимо, как минимум, чтобы социальные сети перестали быть анонимными. Более того, чтобы содержание всех публикаций в социальных сетях находилось под государственным контролем.
Случившееся в Казани демонстрирует: социальные сети продолжают оставаться самыми жестокими учителями. Именно через них дети узнают, как стать убийцами. Нужно немедленно принять законы об ответственности всех интернет-ресурсов за то, что они транслируют. За то, чему они учат наших детей. А учат они ужасу, после которого несчастные родители вынуждены хоронить жертв этих самых социальных сетей, мессенджеров и видеохостингов. Затем же мы все выслушиваем лицемерные рассказы представителей интернет-площадок, что они всего лишь "доски объявлений",
- написал в своем телеграм -канале основатель «Царьграда» Константин Малофеев.
Эта позиция должна стать позицией Государства Российского. Иначе следующие страшные преступления, увы, обязательно случатся. И школьные психологи и психиатры на выдаче справок не помогут.
Свежие комментарии