Истории из региональной и культурной хроники: четыре очерка
История 1: что писал о баранте Владимир Даль, автор «Словаря живого великорусского языка»
Вопрос о сущности понятия «баранта» и его социально-правовых последствиях подробно рассматривается в сочинениях Владимира Даля. Приведённый им текст раскрывает происхождение и смысл народной практики, связанной с самосудом и коллективными возмездиями.
«Что такое баранта?
Если Кайсак у другого украдет или угонит скотину, за это, по обычаю народному, должен он заплатить туляу, пеню. Но если он отказывается или не сознается в воровстве, а род или аул его не выдаёт виновного, то бии и аксакалы разрешают обиженному искать права силою. Он набирает товарищей и отправляется, говоря: „Барам-та, пойду же я“. Вот вам барамта, или, как говорят русские, баранта. При этом в самоуправстве трудно знать лад и меру. Один захватывает больше, чем ему, по обычаю народному, следовало. Другой объявляет иск неправым. Третий, пользуясь смятением и беспорядками, поживляется сам на свою руку. Опять иной в сумятице невпопад угоняет скот не того хозяина, которого он преследовал. Или у вора нет добра никакого, а род отказывается от платежа и ответа. За всё это насчитывается новая пеня, а за случайные или умышленные убийства при баранте кун весьма значительны и часто неуплатимы. Всё это причина и повод к тому, что взаимные расчёты, а с ними баранты и междоусобия, поддерживаемые ещё сверх того султанами, которые в мутной воде рыбу удят, расплодились и размножались до бесконечности. Баранта обратилась в табельный промысел степных дикарей. Все роды и племена перепутались во взаимных счётах и начётах и пользуются каждым случаем для взаимного разорения и нападений.
И здесь, как всюду, „моё“ и „твоё“ служат поводом, началом и корнем взаимной вражды и усобицы».При этом сам Даль указывает, что фрагмент заимствован не из «Словаря», а из повести «Бикей и Мауляна» (1836). В то же время в «Словаре» содержится определение этого явления, дающее лексикографическое обобщение практики и её характерных признаков: «Самоуправная месть по междоусобиям; набег; грабеж; угон скота; разор аулов; захват людей. Баранта тем отличается от военных набегов, что нападающие из опасения кровомести идут без огнестрельного и даже острого оружия, а берут ожоги вместо копий, обух и нагайку».
Данные выдержки представляют как художественно‑нарративный, так и лексикографический взгляд автора на явление. Они фиксируют общественную практику и её последствия для межплеменных отношений в степной среде.
История 2: про первого художника в Семиречье
Томас Аткинсон, английский путешественник, посетивший Северное Семиречье в 1848 году вместе со своей супругой Люси, оставил развернутые путевые записки, которые по разным причинам вызывают разнообразные оценки. Внешне объёмный труд и сопутствующие ему иллюстрации сыграли важную роль в знакомстве европейской публики с регионом.
Аткинсон сам характеризовал своё творчество как результат «семилетних исследований и приключений в Сибири, Монголии, киргизских степях, Китайской Татарии и части Центральной Азии». Итогом стал большой фолиант, изданный в Лондоне в 1858 году, сопровождавшийся множеством рисунков — акварелей и эскизов. В условиях предфотографической эпохи они выполняли функции наглядного документа и визуального свидетельства о малоизвестных тогда ландшафтах.
Необходимо обратить внимание на иллюстративный ряд Аткинсона. Автор отмечал наличие «560 набросков пейзажей». Хотя отдельные изображения отличались художественной условностью и зачастую не позволяли однозначно установить точные топографические привязки, их значение как визуального свидетельства трудно недооценить. В тех областях, куда редко доходили художники и исследователи, такие акварели служили важным источником сведений о природе и быте.
В ряду других авторов, работавших над изображением Семиречья в XIX веке, упоминаются Чокан Валиханов и Павел Кошаров, сопровождавший экспедицию Семёнова 1857 года. Позже регион посещал и Василий Верещагин. Тем не менее первенство в публикации описаний и изображений региона принадлежит Томасу Аткинсону. Именно его издание ранним образом ввело европейскую читающую публику в тему Семиречья и Алатау.
В России интерес к материалам Аткинсона проявился и в сфере образовательной литературы. Так, в 1872 году Московским обществом распространения полезных книг в серии «Книги для школ» (No 58) был выпущен объёмный очерк «Семиреченская область», в котором выводы и фрагменты из путевых записок Аткинсона использовались для ознакомления юных читателей с этой малознакомой тогда местностью. В предисловии издания прямо указывалось на значимость записок и иллюстраций путешественника для лучшего представления о природных и этнографических особенностях региона.
История 3: каким видели проезжие Аулие-Ату в 1920-е годы
Описания Аулие-Аты (современного Тараза) начала XX века отражают различие восприятия города в зависимости от точки зрения и целей путника. Источники той эпохи дают несколько образных свидетельств, характеризующих внешний облик и атмосферу населённого пункта.
«В густые вечерние сумерки подъезжали к Аулие‑Ата... Рассказывал Климыч, будто здесь совсем недавно волчья стая бросилась на верхового киргиза, и наутро от гнедой кобылки нашли только горсть волос, а от несчастного наездника — дырявые старые беретки. Мы невольно после этих милых рассказов похватались за оружие и в первую улицу засыпающего города так и въехали с револьверами наготове».
Эти строки относятся к 1920 году и принадлежат Д. Фурманову, который в тот период направлялся в Верный с заданием подавления контрреволюционных выступлений.
«На следующий день в самую жару мы перешли по мосту многоводный Талас — большой бесшумный канал и въехали в Аулие‑Ата — город‑сад, город‑парк с прохладными улицами‑аллеями, вдоль которых бегут ручьи и где, воркуя, спокойно сидят по мостовым чистенькие горлицы. Словно после долгого плавания по безбрежному морю, мы зашли в эту тихую зелёную бухту».
Данное описание принадлежит Питириму Массагетову и датируется 1921 годом. Автор, путешествовавший с иными целями и из иной позиции, фиксирует другие детали и эмоциональные акценты. Сравнение источников показывает, что различия в представлении о том же населённом пункте обусловлены не только объективными изменениями в городском ландшафте, но и характером самого путешествия. Исследовательская и научная перспектива отличается от партийной и военной миссии, и это отражается в выборе деталей и тональности описания.
История 4: первый новорождённый Байконура, родившийся 7 мая 1955 года
Космодром Байконур в 2025 году отмечает семидесятилетний юбилей со времени начала его строительства. Работы стартовали 12 февраля 1955 года в Кызылординской области недалеко от Сырдарьи. Одновременно с инфраструктурой космодрома формировался и новый населённый пункт — город Ленинск.
Строительство велось на открытой степи. Первые поселенцы организовывали быт в крайне непростых условиях. Одно из свидетельств становления жизни на новом месте — история, зафиксированная к 30‑летию Байконура журналистом Евгением Гусляровым, в которой он искал имя первого ребёнка, родившегося на космодромной территории. В результате был назван Виктор Довгуль, родившийся в семье первопоселенцев.
«Довгули Виктор Степанович и Мария Антоновна прибыли в эти места 30 лет назад, 5 мая. В голой, открытой ветрам степи было несколько глиняных мазанок местных жителей. У бочки с водой стояла охрана.
— Родился он у нас непросто... Теперь вспоминаем — и смешно, и грешно. Прибыли мы, значит, 5-го. Целый эшелон был нас, первых здешних поселенцев. Женщины сразу разбежались в поисках жилья... Мы тоже в мазанку подселились. Жена ещё убрать её успела, побелила... Вечером прихожу я 6-го, а тут уже началось. Я ей говорю: „Держись до утра“. — „До утра, — говорит, — не могу...“ Тут ещё на постой вдвоём не определились, а уже третий просится... На восходе солнца и родился...»
В документальных воспоминаниях того времени этот эпизод служит иллюстрацией сложностей ранней жизни посёлка и особенностей быта людей, пришедших строить космодром и городскую инфраструктуру в условиях открытой степи.
Заключение
Представленные очерки опираются исключительно на приведённые тексты и цитаты. Они отражают историко‑культурные и социально‑географические аспекты региональной истории. Материалы демонстрируют важность источникового разнообразия — от лексикографических и художественных описаний до путевых записок и воспоминаний очевидцев — для формирования комплексного представления о прошлых практиках, образах и процессах в указанных регионах.
Свежие комментарии