14 июля 1099 года армия крестоносцев захватила Иерусалим, вырвав его из рук иноверцев. Мы, конечно, знаем, что латинское рыцарство не выполнило свои обещания перед нашим православным Императором, а позднее и вовсе совершило безобразное взятие Константинополя. Но это будет лишь в Четвёртом крестовом походе, на закате героической эпохи.
В Первом же крестовом походе под предводительством французского герцога Готфрида Бульонского всё только начиналось. И, признаемся, это было впечатляюще.
Резкий всплеск живой религиозности, героического духа и невероятной пассионарности внезапно вихрем поднял европейское рыцарство и бросил на освобождение святого града – Гроба Господня. Не взаимная феодальная резня, не турниры и не ярмарки воинской гордыни двигали крестоносцами.
Вернее, всё это было, но было и нечто иное – высший горизонт, когда простая война превращается в священную, когда плоть становится духом, а светское превращается в священное.
Православные активной роли в этом не играли. Крестовые походы и, соответственно, триумфальный штурм Иерусалима – это страница истории средневековой Европы, романо-германского Запада. Но это не мешает нам восхищаться победой тех, кто бился под знаком Креста и отдавал свою жизнь за освобождение Гроба Господня.
Пусть в действительности крестоносцы не были воплощением чистого героизма, мужества, верности высшим идеалам и святым реликвиям. Но миф о взятии Иерусалима прекрасен сам по себе.
Лишь низкая натура старается во всём увидеть какую-то гадость. Объяснять высокое через низкое – например, через экономику или телесное влечение – свойство черни. И интеллектуальная чернь пролила реки чернил, чтобы релятивизировать величие христианского рыцарства. Это просто ressentiment. На него лучше вообще не обращать внимания.
Новалис писал, что поэты, опирающиеся на воображение, наитие, вдохновение и возвышенные горизонты, намного точнее описывают события эпохи, чем самые доскональные, но утопающие в обыденных подробностях историки.
Поэтому если мы хотим что-то понять в Первом крестовом походе, лучше обратиться к великой поэме Торквато Тассо "Освобождённый Иерусалим". Написана она была спустя несколько столетий после самого события, но от этого она не менее достоверна.
Вот как всё было на самом деле. Архангел Гавриил явился Готфриду Бульонскому и повелел ему освободить великую христианскую святыню от рук сарацин. Так один из воинов был избран небесными силами для исполнения исключительной миссии. Многие возмутились этому, превосходя Готфрида знатностью. Однако священник Пётр Пустынник – как Мерлин в случае короля Артура – поддерживает его миссию.
Далее следует череда прекрасных батальных сцен, где, кстати, противники крестоносцев также описаны как великие герои и доблестные воины. Чего стоила бы победа над трусливыми и слабоумными мерзавцами. Истинному герою необходим достойный враг. Иерусалим должен быть освобождён в великой битве с могущественным и грозным противником.
Так взятие Иерусалима становится прообразом, а лучше сказать – земным отражением великой битвы ангелов и сатанинских полчищ. И здесь история переходит в метаисторию, события времени – в триумф вечности.
И в нашем XXI веке под насыщенной истиной поэтической достоверности Торквато Тассо возникает вопрос: а что же Иерусалим? В чьих руках он сегодня? Не пришло ли время собраться для его освобождения?
Это возвышенное Средневековье стучится в наши сердца. Если Европа, то уж такая – крестоносцев, рыцарей, священных войн, прекрасных дам и изысканных поэтов. Европа подвигов и любви, Европа под знаком Креста.
Это была "Директива Дугина" о взятии Иерусалима.
Свежие комментарии