В последние недели мы видим уже десятки вариантов соглашений, компромиссов и мирных вариаций по Украине. Идёт большая геополитическая игра. Под нас подложена настоящая торпеда. И если не нанести по ней удар, то любой мир будет "Минском-2, 3, 4" — и так до бесконечности. Честный разбор происходящего от доктора политических наук, полковника запаса, первого министра госбезопасности ДНР, в недавнем прошлом командира отряда "Барс-13", политического обозревателя Царьграда Андрея Пинчука.
С учетом нового рывка переговорных усилий Трампа, необходимо разобраться, что же в принципе в содержательном смысле подразумевается под переговорами и компромиссом?
В последнее время популярность приобрела цитата, приписываемая разным историческим деятелям, о том, что любые войны заканчиваются переговорами.
В таком случае нелишним было бы уточнить, относится ли к переговорам, например, капитуляция.
Если да, тогда вопросов нет, цитата имеет смысл. Просто потому что значительная часть войн, в том числе и в нашей отечественной истории, заканчивались безусловной победой одной стороны над другой.
В этом смысле войны мы разделяем на те, которые можно урегулировать как раз уступками, компромиссами, переговорами (назовём их по некоей философской традиции имманентными), и на войны, в которых компромисс в силу разных причин невозможен. Такие войны предлагаем называть трансцендентными.
К примеру, довольно сложно найти компромисс в конфликтах на религиозной почве, когда суть противостояния сводится к вопросу, какому богу молиться. Какой тут компромисс — по понедельникам одному, по вторникам другому?
Тогда именно имманентные войны должны предполагать некую зону компромисса.
Ну что ж, для начала разберёмся, присутствует ли таковая в случае российско-украинской войны.
После этого прояснения станет понятным, существует ли вообще смысл в поиске этих компромиссов. И только после этого можем подходить к тому, чтобы обозначить их суть.Итак, спецоперация началась после многолетних безуспешных попыток со стороны России обозначить перед западным сообществом неприемлемые границы, так называемые "красные линии".
Эти границы были вполне логичными: размещение на украинской территории критически опасного вооружения, недопущение культурологического разрушения основ Русского мира, обозначение определённых экономических рамок, внутри которых Россия попыталась сформировать свой проект экономического выживания и развития в виде Таможенного союза и Евразийского пространства.
Запад отреагировал Майданом, последующим сносом проектов евразийства и таможенной интеграции, агрессивным уничтожением на Украине и в других постсоветских государствах русского ядра.
Попытки найти компромисс длились восемь лет.
Переговоры и их итоги были вынесены на самый высокий уровень руководителей России, Германии, Франции, ОБСЕ. А соглашения по Минску-2 даже были легализованы на площадке ООН.
Но это не привело ни к чему. В итоге Украина оказалась трансформированной в целевую антироссийскую геостратегическую торпеду.
Постепенно главным смыслом её существования стала борьба с российским влиянием под заманчивой морковкой некоей европейской интеграции, когда "Запад начнёт кормить Украину".
Россия же продолжала поиски компромиссов. Продолжала переговоры, в том числе кулуарные, и с украинском и руководством, и с представителями западного мира.
При этом в российском истеблишменте постепенно вызревало понимание того, что эти попытки оказываются неуспешными, а Россия загоняется во всё более критически опасные рамки.
Почему мы считаем украино-российский конфликт трансцендентным, то есть некомпромиссным? Именно потому, что по его итогам, как в известном фильме про "горцев", в живых должен остаться один.
Да, в реальности речь идёт не об интересах, а о самом выживании. Победа России не означает дружественной Украины — она означает её прекращение. Так же как и победа украино-западной коалиции означает угрозу самому полноценному существованию России, а не каким-то её отдельным интересам. В этом суть проблемы. А это значит, что украинский конфликт не имманентный, а трансцендентный — недоговорной.
С этим пониманием постепенно менялся и сам российский истеблишмент, трансформируясь из гармоничной части западного глобального проекта в некую, на первых порах очень неустойчивую и вынужденную суверенность. Понимание того, что для решения проблемы придётся прибегнуть к силовым мерам, тоже формировалось постепенно и вынужденно.
Несколько раз до СВО ситуация входила в критическую зону, что видно, к примеру, по заявлениям украинской стороны и западных представителей в 2017 году об угрозе так называемого "российского вторжения".
Однако раз за разом обстановка закольцовывалась в новые попытки найти компромисс, и применение силы откладывалось.
Но менялись переговорщики, экономические заинтересанты, на Украине прошли выборы — и к власти под лозунгами как раз компромисса с Россией пришли новые силы, не причастные ни к Майдану, ни к агрессии в Донбассе в 2014-2015 гг., в ряде ключевых западных стран тоже сменилось руководство. Казалось бы, компромисс не просто возможен, но неизбежен.
Однако проблема не просто не решалась, а всё больше и больше обострялась. Что свидетельствовало о том, что она не случайна, не пройдёт сама по себе со временем и не зависит от персоналий.
В итоге была начата специальная военная операция.
Да, несомненно, в ней нужен был крен в сторону "специальной" составляющей, когда определённые формы силового внешнего давления соприкасались бы с внутренними процессами перезагрузки Украины. Что, конечно, не снимало с вооружённого блока обязанности готовности без оглядки к решению самостоятельных боевых задач.
Но сейчас речь не о том, "что пошло не так", об этом уже сказано достаточно.
Сейчас мы говорим о потенциале компромисса. Так вот, весь этот пройденный путь, который начался даже не с войны в Донбассе, а с такой же критически опасной для России угрозы досрочного расторжения аренды базирования Черноморского флота в Севастополе и лишения, таким образом, стратегически важного морского плацдарма, демонстрирует, что эти критические угрозы со временем лишь наращиваются — вне зависимости от переговорщиков и условий.
В итоге мы имеем следующую картину.
Запад действительно консолидировался. Как долго он сможет находиться в этом состоянии — большой вопрос. Просто ввиду разнонаправленных процессов. Но сейчас он имеет свою интеграционную антироссийскую установку.
Да, в этом оркестре появился тенор со своим видением исполнения, отличающимся от остального квартета. Однако проблема Трампа в том, что его политика осуществляется "в моменте", не имеет пока предпосылок стать долгосрочной и при этом переломить глобалистские тенденции остального западного сообщества, в том числе его значительной американской части.
В этом смысле надежда на то, что сам Запад под влиянием СВО получит такую трансформацию, после которой на основе некоего компромисса станет другим — более дружелюбным, менее экспансивным по отношению к России, наивна.
Просто потому, что в таком случае западное сообщество прекратит своё нынешнее существование. В чём не заинтересованы его элиты и сама модель существования. Это не удалось сделать даже в минорный конфетно-букетный период российско-западного романа начала 1990-х, чего уж мечтать о нынешнем времени.
Если же говорить об Украине, то ещё раз зафиксируем простой тезис: она может существовать в настоящее время только как антироссийский проект. Предложение найти некий компромисс в виде заморозки боевых действий означает либо фактическое решение о прекращении существования Украины (пусть и в отложенном режиме, через некие этапы), либо является маскировкой для перезагрузки Украины, выпуска пара в виде проведения выборов, повышения боевых возможностей с последующим рывком к неизбежному обострению в отношении России.
В таком случае вся реальная зона компромиссов сводится только к пресловутому искусству дипломатии (оно же искусство обмана), когда нужно просто переложить вину за некий дипломатический провал на какую-то из сторон и одновременно создать себе комфортные условия для последующего нанесения критического ущерба врагу.
Именно таким образом эти переговоры оценивают и в Киеве, и в Брюсселе.
Трамп — это отдельная история. Которая является сбоем глобалистской системы. Притом что его интересы тоже далеки от синхронизации с Россией, хотя и более близки к российским, чем прямо враждебные европейские — просто в силу совпадения идей строительства суверенных государственных проектов с отказом от трансгуманистической идеологии.
Однако при таких обстоятельствах дискуссия о каких-то формах компромисса — всего лишь информационный шум. За которым необходимо наконец увидеть главное: нет никакой зоны успокоения и передышки.
Проблема лишь в том, что потенциал страны и потенциал привычной социально-экономической системы — это не слова-синонимы.
Да, для системы наращивание ресурсов победы представляет определённые риски, хотя и не такие критические, как кажется некоторым.
Однако потенциал страны многократно выше потенциала системы. И ей придётся для нанесения разрушающего ущерба противнику (как условие выживания России в целом) — так или иначе, "через не хочу" — перестроиться.
Нарастить ресурсы. В первую очередь — научно-технические и промышленные. Причём адекватные развитию обстановки на передовой, а не удобные для лоббистских групп. И только потом — людские ресурсы. После чего нанести неприемлемый ущерб не просто украинской государственности, а в целом западному единству и самомнению, чего Запад так опасается. Тогда компромиссом будут "хотелки" элит в пользу общих интересов.
Так вот — бить нужно именно туда, где враг боится и от чего предостерегает, без игр "в договорняки".
В этом залог Победы. Именно об этом должен быть реальный план.
Свежие комментарии