Горбачёв снял с себя ответственность за развал страны. Может быть, даже справедливо: не он один в этом участвовал и даже не в главной роли. Но вот когда он повторяет жалкую, многажды опровергнутую сказку, будто его "изолировали в Форосе и не давали связаться с внешним миром"... Ты кого насмешить хочешь, Миша-генсек?
Даже те, кто не представляет истинного устройства советского государства и переплетения в нём тайных служб различного уровня, понимают, что это невозможно ни политически, ни тем более физически. А уж те, кто представляет…Ещё более смешно и тоскливо, что Горбачёв до сих пор рассказывает, как он отказывался подписать указ о чрезвычайном положении. Естественно, он отказывался, когда увидел, что путч идёт к провалу. Он точно так же отказывался и от своих приказов по Вильнюсу и по Баку: дескать, если всё удастся, это "процесс пошёл" по моему указанию; если же сценарий изменится на дурной – это кто-то без указа Верховного главнокомандующего войска двинул. А любимый Западом демократ в главном коммунистическом кресле мира тут вовсе ни при чём.
Впрочем, хватит об убогом. Согласимся с ним в том, что путч 19 августа 1991 года был "преступной авантюрой", – и довольно с него.
Горбачёв в 1991-м. Фото: Globallookpress
Но что это была за авантюра? Откуда взялась и зачем её придумали? Тридцать лет спустя можно сказать об этом практически всё…
Ах, водевиль, водевиль…
Начнём с одного очевидного, но отчего-то всегда упускаемого из виду обстоятельства: к моменту путча в России царило двоевластие. Причём такое, где формально законы РСФСР главенствовали над союзными. Чего на деле, правда, так и не удалось воплотить, но по факту тогдашний лидер РСФСР Борис Ельцин имел фактическую прерогативу второй подписи почти под всеми распоряжениями своего личного врага и лидера СССР Михаила Горбачёва. Россия не ведала, пожалуй что, только армией, но уже над МВД Горбачёв был не властен полностью.
Второе: никто ничего не боялся. Карательный аппарат КПСС начал стремительно отмирать после государственного переворота 1953-1956 годов, когда во имя "восстановления социалистической законности" хрущёвские "законники" прямо по красным дорожкам зданий ЦК выволакивали "бериевцев" и "сталинистов". А в здании, что наискосок через Политехнический музей, здесь же и расстреливали. Затем ослаб репрессивный аппарат государства, а при Горбачёве он, было ощущение, и вовсе отмер. И являл себя только отчаянными попытками наводить порядок со стороны отчаявшихся внутренних войск и иногда армейцев. Которым, когда основные реки крови удавалось остановить, приказа на то никто не давал.
Потому, когда утром 19 августа балерины ещё сучили ножками на экранах телевизоров, молодой тогда председатель Комитета по вопросам обороны и безопасности Верховного Совета России Сергей Степашин отвечал мне, дуя на чашку с горячим чаем: "Что, если посадят?" – "Ну, посадят, так посидим" – это не было бравадой. Никто всерьёз не опасался ни армии, ни милиции, ни даже КГБ. Почему? А потому что все: кто по знанию, а кто подспудно, но всё равно понимали какую-то невысказанную опереточность этого так называемого путча.
А откуда бралось такое ощущение? А от того, что уже лет семь, после неудачных попыток Андропова закрутить гайки, народ всё больше и больше чувствовал безвластие.
А вот теперь давайте сложим двоевластие и безвластие. Что будет? Да, путч. И да, опереточный.
Хотя поначалу он казался настоящим…
Чем был путч
Диктор с вытянутым и неподвижным, словно у идола с острова Пасхи, лицом читает с экрана текст. Из-за деревянного голоса с каким-то замедлением докатываются его слова: "Судьба Родины", "чрезвычайное положение", "восстановить порядок", "хозяйственные связи", "вооружённые группировки"...
Август 1991-го. Фото: Moscow / Globallookpress
Прорваться в "Белый дом" неимоверно трудно. Пропусков не выдают, словно служба по режиму решила, будто путчисты их сначала попросят выписать, а затем уж возьмутся штурмовать...
Впрочем, штурмовать и не трудно. На входе, через который всё же удаётся пройти, стоят два молодых милиционера с автоматами. Это всё. И они подтверждают:
– Да что тут обороняться – стекло одно. Из крупнокалиберного дадут пару очередей – и тю-тю...
– Ну а вы что будете делать – уйдёте?
Милиционер с какой-то задумчивой, всепрощающей усмешкой смотрит на меня. Потом совсем без пафоса, как о кружке пива, говорит:
– Куда ж мы пойдём с поста... Нам здесь умирать придётся...
Так что герои там были. Вот только, как обычно, их героизм использовали негодяи…
Сегодня мы твёрдо знаем следующие вещи.
К середине 1991 года Горбачёв полностью погрузился в свою звёздность. Под "зонтиком" самих Рейгана, Тэтчер и Коля он чувствовал себя всемирно-исторической фигурой. Ему уже мешали все, включая премьера Рыжкова; и потому должны были либо подчиняться, либо… подчиняться. А тут какой-то, понимаете ли, Ельцин, цену которому как демагогу и горькому пьянице одновременно все в политбюро прекрасно знали.
Так что Ельцина надо было убрать, но так, чтобы его и без того тогда ещё героический ореол не дополнился ещё и нимбом мученика. Этого всемирно-исторический Горбачёв не мог себе позволить.
Потому он перед отъездом в отпуск дал указание проработать модели на предмет чрезвычайных мер. Включая элемент запугивания для народа – в развитие опыта февраля 1991 года, когда на улицы уже выводилась техника и войска – правда, без боевого снаряжения. С чего клан Горбачёва заключил, что после того, прямо скажем, никого не испугавшего опыта, а также после Вильнюса и Баку народ в Москве теперь должен испугаться, непонятно.
Так что когда Горбачёв отбыл в Форос, его "верные и сильные" на объекте КГБ "Альфа" стали прорабатывать конкретные детали. Но это не Урфин Джюс – это его деревянные солдаты, пусть у их генералов и палисандровые головы. Потому упор был, как палисандровым головам и положено, на силовую составляющую. Без снарядов и патронов, да.
Фото: Moscow / Globallookpress
Информационно дело было не проработано вовсе. Будущие "путчисты" не озаботились тем, чтобы заранее взять под контроль даже ТАСС и Гостелерадио. Потому акт государственного спасения телевизионно оказался оформлен в стиле похорон генсеков.
Наконец (это и к вопросу об изолированности Горбачёва на Форосе), ему 17 августа доложили о готовности к выступлению, а 18 августа он ознакомился с соответствующим докладом. После чего ответил уклончиво, но не по-старшински. То есть не послал, как он теперь рассказывает всем направо-налево, а велел собственным назначенцам "делать что хотят", а он, мол, побудет в стороне. Ему, мол, нельзя открыто заявлять о своей роли.
А утечки тогда по всему государственному аппарату лились как вода из душа. Дошло до Ельцина, который предал тогда не всех умных и верных людей в своём окружении. Это окружение и задумало контригру. Ельцина приедут изолировать – а он уже в Москве, с речью антипутчистской выступит.
Что и вышло. Ельцинские люди гораздо лучше знали тогда настроения в народе, нежели выродившийся аппарат КПСС и окружение забронзовевшего Горбачёва…
Почему люди вышли защищать Ельцина против путчистов?
Потому что не Ельцина и не против путчистов.
Они вышли защищать – себя.
Конечно, на 99,9 процента население просто осталось в стороне. Защитников было всего несколько тысяч. Но это молчаливое большинство, которое не вышло биться за КПСС и Горбачёва, – тоже голосование народа.
Что дал путч
Ничего. Вышли на улицы Москвы танки, генералы тупо распихали их по нескольким площадям, где армия и застряла без всякого приказа. Толпа насовала между колёс танков всякой смешной арматуры, солдаты невесело скалились на выкрики сменяющихся вокруг них групп граждан, офицеры безнадёжно отвечали, что у них даже патронов в пистолетах нет – чтобы не биться с народом.
На том всё и кончилось. У ГКЧП просто отказало соображение, когда выяснилось, что Ельцин нарушает без него согласованные правила. Ещё неоперившиеся власти России обвели путчистов вокруг пальца, начав собственную игру, и маршалу Язову действительно оставалось потом только выть: "Во что я, старый, ввязался!.."
Кто всё оценил, так это Горбачёв. То-то он сразу начал изображать узника и наговаривать обращение на видеокассету, а когда Руцкой прилетел к нему в Крым, где вокруг генсека уже собрались члены ГКЧП, всерьёз испугался, что и его под шумок расстреляют. Глядя из нынешнего далёка, нельзя отделаться от мысли, что это было бы действительно целесообразно: позже Горбачёва пришлось выколупывать из Кремля уже ценой развала Советского Союза...
Таким образом, с самой первой минутки новую реальность начали не строить, а изображать. С той или иной степенью достоверности. А сама реальность просто продолжала свой неумолимый круговорот.
Август 1991-го. Фото: Aleksandr Schemlyaev / Globallookpress
Вот, скажем, август-91 минус четыре месяца. Толстый дядечка проводит денежную реформу. Очереди, крики, ажиотаж: "Больше шестисот в одни руки не давать!.." А вот август-91 плюс четыре месяца. Опять толстый дядечка проводит реформу. Опять очереди, крик, опять больше чего-то не давать... И что разницы, что по одну сторону зеркала – Павлов, а по другую – Гайдар? Оба толстенькие, оба министры финансов, оба полагают, что для пополнения казны надо отнять у народа... Одного, правда, ненавидели коммунисты, а другого – демократы, но сегодня-то уже какая разница?
Или возьмём генералов. Вот они вводят войска в город. Планов города нет, колонны идут наугад, сталкиваются, клубятся, останавливаются там, где их и Генеральный штаб отыскать не может. Бронетехника идёт без передового и флангового охранения, походной колонной, кварталы впереди не прощупываются разведкой и не прочёсываются предварительно пехотой. Плана действий тоже нет – что предпринимать, достигнув определённого пункта, командиры не знают. И войска вновь тупо стоят, подвергаясь всем возможным угрозам. И в чём разница между Москвой-91 и Грозным-94? Только в том, что в Москве по войскам не стали стрелять, а в Грозном трупы солдат собаки ели...
Что с того?
События 18-21 августа 1991 года нередко называют неудавшейся попыткой государственного переворота. А почему, собственно, неудавшейся? Это была как раз очень даже удавшая попытка государственного переворота! По её результатам в стране отнюдь не была восстановлена прежняя система государственной власти, а мятежники не были покараны по законам военного времени. Не удалось добиться своих целей горбачёвской клике – это да, не удалось ввести мягкую диктатуру КПСС под видом прихода к власти "консервативных сил". Что ж, зато к власти пришла ельцинская клика и добилась куда большего, нежели затевала. При ней сменился и государственный строй, и само государство, и даже Анатолий Чубайс признаёт сегодня, что они, кучка молодых безбашенных экономистов, получили в полное своё распоряжение экономику, с которой могли творить что угодно, как эсэсовцы с пленной партизанкой. И натворили ошибок, скромно признаёт Чубайс.
Итак, это была вполне удавшаяся попытка государственного переворота.
Правда, не для тех, кто его затевал.
И вот тут мы и обнаруживаем то настоящее, что изменилось в ходе путча и его подавления.
У нас не стало страны, в которой мы жили. Что бы ни писал потом Горбачёв в расчёте, что "история его оправдает", на деле за ним останется вина в развале Советского Союза. Нет, на Борисе Ельцине, конечно, тоже, но именно Горбачёв довёл народ до такого состояния, что было уже всё равно, с кем жить дальше – лишь бы не с ним. Потому никто не пролил и слезинки, когда в декабре его чуть ли не демонстративно вышвырнули из Кремля.
Впрочем, не все тогда осознавали, что это рассоединение – окончательное. А оно, в свою очередь, могло таковым и не стать: формула СНГ вполне позволяла вновь собраться, подписать новый союзный договор и жить если не как прежде, то близко к тому. А уж как армия хотела сохранить свою целостность!
И вот только тогда, к началу и с начала 1992 года, "новая общность – советский народ" и начала осознавать, что она уже не общность, не советский, да и не народ, пожалуй. Так себе, лишь население, к ограблению которого с основательностью подошли новые и старые элиты каждой из новых "суверенных" государств. И вот это как раз и стало тем фактором, что не позволил вновь собрать Союз – хотя бы и в форме эсэнгэшной конфедерации…
Собственно, тогда и произошёл настоящий государственный переворот. Новые элиты, в отличие от ГКЧП, не томились мыслью о "слезе ребёнка", о праве переступить через насилие. Если ГКЧП действительно растерялся, не умея или не желая довести дело до конца, то новые элиты были на диво решительны и целеустремлённы. Политикам они оставляли политиково, а сами жадно присваивали собственность. Коменданты общежитий становились их владельцами, директора заводов правдами и неправдами закрепляли их в своей собственности, мгновенно возникшие олигархические группы получали фактически в подарок целые отрасли.
А где собственность – там и кровь. Подчас реками.
Вот это и есть то главное, что необходимо вспоминать, когда говорится о путче, о ГКЧП, о развале страны и тому подобном. Это была игра, ребята. Пьеса про мятеж. На которой всегда гибли только зрители.
Главное – другое.
Собственность обрела хозяина.
Свежие комментарии